Menu
Пожалуй, сначала об открытии на восток. Мы имеем дело с очень простой логической зависимостью. Есть западный рынок в 800 миллионов человек – США и Евросоюз – и есть мировой рынок в 8 миллиардов человек. Почему мы должны предпочесть 800 миллионов 8 миллиардам? Все очень просто. Поэтому мы должны быть счастливы, что в последние годы крупнейшими иностранными инвесторами в Венгрии были Южная Корея, Китай, Япония, и только за ними – немцы. Значит, мы уже присутствуем на этом мировом рынке. Мы только что научились это делать. Но тридцать лет назад, тридцать три года назад, когда мы полностью свергли коммунистическую систему экономики, нам пришлось пережить очень трудные времена. Тридцать три года мы тренируемся, поднимая гантели, отжимаясь каждый вечер от пола, чтобы венгерская экономика могла на рыночных началах отстаивать свои позиции в мире. Теперь мы наконец-то можем это сделать. Мы делаем огромные капиталовложения за пределами Венгрии, мы привозим в Венгрию самые большие, самые современные заводы, и наши рабочие научились работать с самой современной техникой. Не забывайте, что в Венгрии на этих самых современных автомобильных заводах, заводах по производству транспортных средств и информационно-коммуникационных устройств работают венгерские рабочие, и им надо было этому учиться, они должны были к этому привыкнуть. Теперь мы наконец-то можем конкурировать с кем угодно, где угодно, во всем мире. Но нам нужен мировой рынок и мировая торговля, а не закрытый Европейский союз, на краю которого мы снова станем какой-то подозрительной, полупериферией в полумраке. Нам нужен свет, величие, простор, инвестиции, прибыль, рост, Венгрия с высоким уровнем жизни. Поэтому открытие на восток очень важно, так что мы признаем, что на небе два солнца, и будем соответствующим образом корректировать венгерскую внешнюю и экономическую политику.
Когда приедет президент Трамп? Я не могу сказать, но я недавно был у него на том самом роскошном, суперсовременном поле для гольфа, а сюда приехал из отеля Fortuna. И я думаю, что нам предстоит многое сделать, прежде чем мы сможем принять господина президента, но, возможно, мы сможем все это завершить уже через год, а там посмотрим.
Когда мы получим, и , получим ли мы вообще наши деньги из Европейского союза? Итак, ходит много всевозможных слухов и поверий. Для того чтобы разобраться в этой мешанине, потребовалась бы отдельная лекция. Когда мы сегодня говорим о деньгах Европейского союза, мы должны представлять себе две разные кучи денег. Есть куча денег под названием RRF, которая была придумана Евросоюзом для того, чтобы помочь европейским экономикам, попавшим в беду, выйти из кризиса COVID с помощью дополнительных финансовых ресурсов. Ничего из этого фонда мы не получили и вряд ли получим. Тихо замечу: и COVID тем временем закончился. Скобки закрыты. Это очень красноречивый пример европейской конкурентоспособности, скорости, таланта руководителя [оратор иронизирует]. И есть другая куча денег, и это деньги, которые полагаются Венгрии в качестве профицита в семилетнем бюджете Евросоюза – напомню, что в Евросоюзе не годовой бюджет, а семилетний. Это можно представить себе следующим образом: всего Венгрия получает из Брюсселя около 3 миллиардов евро, а платим мы 1 миллиард, потому что у нас есть платежные обязательства; чистая разница между двумя суммами составляет 2 миллиарда евро. Значит, в год Венгрия получает от Евросоюза около 2 миллиардов евро. Это примерно 800 миллиардов венгерских форинтов, что для нас двоих с господином епископом была бы неплохой суммой, но в контексте национальной экономики это почти ничтожно. Так что по сравнению с венгерским ВВП, венгерскими производственными мощностями и венгерским бюджетом это не так уж и много. Конечно, если бы у нас было 800 миллиардов форинтов, то мы могли бы сразу отдать их Трансильвании. Поэтому не стоит и недооценивать эту сумму; но представлять эти деньги так, как будто от них зависит существование или несуществование венгерской экономики, – это просто недодуманная, лишенная информации, глупая мысль, не имеющая фактической основы. Однако несомненно справедливо, что если Венгрия не будет иметь доступа к этим ресурсам, то, конечно, на финансовых рынках, где можно получить кредит на коммерческой основе, к нам, конечно, будут относиться по-другому. В этом отношении косвенное влияние данного фактора, пожалуй, даже больше, чем прямое. Теперь вопрос в том – когда мы эти деньги получим? Ну, тогда, когда мы придем туда с большим мешком и принесем их домой. Как мы это сделаем, есть ли у нас план на этот счет? Мы должны сделать это в условиях, когда бюджет Европейского союза находится на грани банкротства. Союз и сам признает это, поскольку просит государства-члены дополнительно заплатить около 100 миллиардов евро и внести поправку в семилетний бюджет, из срока которого на сегодняшний день прошло, наверное, два с половиной года. Но для этого необходимо единогласие. Тогда просто надо будет держать мешок, и все. Вот какие дела. Вот какой у нас план. Так что я должен сказать, что меня ожидает интересная осень в отношении саммитов премьер-министров в Брюсселе. Все это будет немного сложнее, но Бенце Уз [герой известного романа Йожефа Нирё, простой пастух, представитель Трансильванских секейев], вероятно, рассказал бы это именно так, как я вам только что рассказал.
Вопрос о системе сдержек и противовесов. Для этого потребовалась бы третья лекция. И здесь я снова вынужден отметить притупляющий, интеллектуально притупляющий эффект американизации. Термин «сдержки и противовесы» как конституционный или теоретико-политический термин имеет смысл только в системах, где народ избирает президента и народ также избирает парламент. И тогда возникает вопрос: если обе власти – исполнительная и законодательная – обладают полномочиями одинаковой силы, то какая система должна быть выстроена между ними? Как они должны уравновешивать друг друга, как они должны сдерживать друг друга? Однако венгерская система – это не президентская система, венгерская система – это конституционная система. Конституционная система похожа на британскую: вы избираете парламент, в нем и воплощается верховенство, суверенитет народа, и оттуда нисходят всевозможные полномочия и компетенции, которые оттуда и распределяются. Итак, хотя мы и вынуждены говорить на языке «евроблабла» европейцев – «сдержки и противовесы» –, не стоит забывать, что по-настоящему интеллигентные, уважающие себя люди не говорят о венгерской политической системе в таком контексте, потому что это не президентская, а парламентская система, где нет сдержек и противовесов, а есть полномочия и ответственности, которые распределяет избранный народом парламент на основании своего решения, а затем соответственно этому управляет системой. Скобки закрыты.
Вето. Венгрия должна быть осторожной – надеюсь, вы не поймете меня неправильно, – как гусеница, чтобы не выяснилось преждевременно, что она должна превратиться в бабочку. Поэтому в Брюсселе мы должны вести себя осторожно, и мы должны подходить осмотрительно к праву вето. То есть не надо применять его постоянно, без разбора, но есть случаи, когда выбора нет, и надо прямо, не церемонясь заявить о своей позиции. Сейчас как раз такой случай, он даже не имеет отношения к бюджету, потому что славные немецкие братья, демонстрируя прекрасное чувство истории – все-таки как-никак – сам Рейх, – предлагают, чтобы в будущем общая позиция Евросоюза по внешнеполитическим вопросам определялась не единогласным решением, а простым большинством голосов. Это означает, что, по сути, если, скажем, мы примем это немецкое предложение по способу решения вопроса войны или экономических отношений с Китаем, поскольку мы всегда останемся в меньшинстве, если будем голосовать против немцев, то внешняя политика Венгрии практически будет определяться не в Будапеште, а в Берлине, или в Брюсселе по поручению Берлина. Что в этом хорошего? Так что же делает нас суверенными? Что станет с тысячестолетней историей гордой Венгрии, если нам «оттуда» будут указывать, какой должна быть наша внешняя политика? О таких делах надо говорить с немецкими «товарищами» прямо, называя вещи своими именами и сказать, что это невозможно, и поэтому в таких случаях надо наложить вето, как мы и сделаем.
Аккумуляторные заводы против пищевой промышленности. В прошлом семилетнем бюджете Венгрия из своего бюджета смогла добавить 20 процентов от максимально возможной суммы, на которую разрешается увеличить сельскохозяйственные субсидии от Союза. На текущий семилетний период, в котором мы уже находимся, мы подняли этот показатель до 80 процентов – мы увеличили его в четыре раза. Следовательно, венгерское сельское хозяйство и венгерская пищевая промышленность находятся на пороге огромного бума. Поэтому, когда оппозиция противопоставляет пищевую промышленность аккумуляторам, она ошибается. Однако, несмотря на то, что они допускают такие серьезные ошибки, оппозиция все-таки нам нужна. Мы к ним относимся, как к пивной пене: хорошо, если она есть, но она не должна портить вкус пива. А еще можно увидеть, что удивительным образом, в оппозиции – а это, по сути, левые силы –в виде ДК [партия Демократическая коалиция] коммунисты как-то все-таки выжили. Правда, динозавры тоже выжили. Так же, как и ДК; динозавры выжили, превратившись в кур. Такова ситуация с венгерскими коммунистами, и именно с этим нам надо бороться в венгерских внутриполитических бурях.
Я желаю удачи венграм из исторической Верхней Венгрии [современная Словакия]! Не мое дело упрекать кого-либо, я должен говорить прилично, но, уважаемые венгры из Верхней Венгрии, там ведь, правда, сложилась действительно абсурдная ситуация? И мы не можем сказать, что в этом виноват кто-то другой. Ведь там же живет полмиллиона венгров, не так ли? Словакия – это страна с населением всего 5-5,5 миллионов человек. По численности венгры представляют собой значительный вес. И мы не можем сказать, что мы не в состоянии организоваться из-за словаков. Конечно, они, безусловно, плетут козни, но это часть жизни; но не они же нам мешают. То, что венгры из Верхней Венгрии не могут добиться парламентского представительства в Братиславе, – это, при всей сдержанности, я должен сказать, очень слабый результат. Так что для того, чтобы работать на благо родины в оторванных от Венгрии регионах, нужно нечто большее. А право на участие в словацком парламенте у нас есть, никто нас этого права не лишал. Нас достаточное число, чтобы соответствовать конституционным требованиям. Ну, тогда, господа и дамы, пожалуйста, потрудитесь решить эту проблему! Я прошу прощения за то, что был несколько более резок в своих формулировках, чем обычно.
Когда можно распространить венгерские семейные пособия на Трансильванию, и возможно ли это вообще? Я думаю, что можно, и мы уже распространили некоторые элементы этой программы. И я думаю, что мы сможем переломить те болезненные демографические тенденции, о которых говорил господин епископ в отношении эмиграции из страны, а я – в отношении коэффициента воспроизводства населения, и достигнем уровня 2,1, необходимого для поддержания численности населения, если у нас будет единая система поддержки семьи во всем Карпатском бассейне. В этом нет ничего невозможного. Прежде всего, нужны деньги. Мы сможем распространить венгерскую систему поддержки семьи через границу в том случае, если найдем способ противодействовать венгерской оппозиции, которая, играя на зависти, будет пытаться атаковать ее. Так что это можно делать только в период, когда дела идут хорошо. Во время метеоритного дождя, уважаемые участники лагеря, это невозможно. Поэтому нам потребуется еще несколько хороших лет, когда венгры на родине почувствуют, что на самом деле есть реальная правда в том, что если мы соединим венгерские семьи за границей с венгерскими семьями в Венгрии, и если мы также соединим их экономическую мощь, то из этого получится что-то, в результате чего через несколько лет мы все станем жить лучше. Это непростая интеллектуальная задача. На игровом поле есть противники, которые, исходя из человеческой зависти, всегда будут возмущать народ, но это возможно. Я также обращаюсь к венгерским организациям за рубежом и предлагаю им подумать о том, как с учетом их собственной правовой системы можно каким-то образом перенести венгерскую систему налоговых льгот для семей, перенести кредит на будущего ребенка, разработать местный вариант системы создания жилья mutatis mutandis [с учетом соответствующих различий]. Так что имейте готовые планы в ящике стола, чтобы, когда наступит подходящий момент экономической конъюнктуры, мы смогли их реализовать.
Какое будущее я предсказываю Доминику Собослаи [известный венгерский футболист, капитан сборной]? Дело в том, что ситуация изменилась: теперь Доминик Собослаи – босс, он – король. Вопрос в том, какое будущее он предсказывает мне.
И был еще последний, личный вопрос: как я со всем этим справляюсь? Спасибо, у меня все хорошо. Об этом можно было бы прочитать четвертую лекцию, не обо мне лично, а об искусстве политики вообще, о том, как можно и как нужно этим заниматься, поэтому я не буду касаться личных аспектов, а просто коротко отвечу на этот вопрос. Потому что, в самом деле, я могу предположить, что человек, задавший этот вопрос действительно интересуется, как у меня дела, но, возможно, он также интересуется, как долго я смогу продержаться. Это все-таки не одно и то же. Поэтому я и попытаюсь ответить на этот вопрос. Во-первых, власть перемалывает людей. Очень важно четко определить, что такое власть. Если вы проведете несколько дней в политических библиотеках, то увидите, что по этому поводу существует огромное количество литературы. И если вы занимаетесь политикой, то есть вопросами власти, то очень важно, чтобы вы выбрали, а если не нашли подходящую формулировку, то определили для себя, что такое власть, как вы должны к ней относиться, как вы должны ее впускать в себя и как далеко вы можете ее впустить. У меня есть свое собственное определение власти, которое, возможно, не выдержит перекрестного огня академических дискуссий, но для меня оно достаточно хорошо, чтобы я мог ориентироваться. В моем понимании власть – это способность к коллективному действию, и в моем понимании это имеет библейское основание. Потому что есть место в Писании, которое я не смогу точно процитировать, извините, я заранее принимаю упрек господина епископа, но есть то место в Писании, где говорится, что Он говорил как власть имеющий, а не как книжники [Евангелие от Матфея, Глава 7, стих 29]. Если перевести это на язык моей профессии, то это означает, что он мог вызвать коллективное действие, не заставляя, как книжники, людей действовать по каким-то юридическим правилам. То есть вызывать способность к коллективному действию без внешних ограничений, вызывать способность к коллективному действию через внутренние, духовные воздействия. Вот это я и считаю властью. И это моя профессия, то, чем я должен заниматься. Это философский подход. Если же мы посмотрим на это с социальной точки зрения, то увидим, что в каждом сообществе, в том числе и в венгерском, существует бесчисленное множество типов людей, с различными способностями, талантами и инстинктами. И из этого разнообразия возникает великое, национальное, общественное разделение труда. И вопрос в том, какое место в нем занимают люди, наделенные властью? И, знаете, я смотрю на свою работу так: в нашем сообществе, в национальном сообществе есть люди, чья работа заключается в том, и они имеют к этому способности, чтобы понимать, что происходит, объяснять людям, что происходит с ними и что нас ждет в будущем, и помогать людям подготовиться к этому будущему. Итак, судьба тех, кому Бог дал этот талант – эта работа. И я рад, что я не лишен судьбы.
Спасибо за внимание!
